– Высоко забрались ребята, – проскрипел зубамисвязанный Хаук. – Они не струсили, когда не стало удачи!.. – Нашёлглазами Мстивоя и заорал что было мочи: – Эй, вальх!.. Вели прибить ихгвоздями, не то сойдут ночью грызть твоих сторожей!..

Наверное, жена Третьяка, или кого ещё там всполошил мойпобратим, не слишком заторопилась, прознав – взялась вдруг рожать сестравоеводы. Добро же! Лучше пусть не попадаются мне на глаза, если…

– Я тоже умру, – всхлипывала Велета. – Я тожеумру.

Она мешком обвисала у меня на руках, ноги подламывались. Яводила её круг за кругом, мимо огня, от двери к полкам и обратно. Ох, не мнебыть бы здесь, подле неё – двум-трём опытным жёнам, да притом таким, чтобы самиуже кончили рожать и стали чисты, а первые дети удались парнями. И мужу, какиначе. Это Ярун должен был обнимать испуганную, страдающую Велету, водя еёпосолонь. А потом без натуги поднять на застланную лавку и поворачивать с бокуна бок, чтобы дитя во чреве двигалось легче… Это его – не мою руку она сжималабы до синяков, впитывая мужнину уверенность и силу… если бы всё-то у нассовершалось, как заповедано, как делали люди!

Я сказала Велете:

– Ещё чего выдумала, умирать. Лучше сына назовиСлавомиром.

Для неё, верно, время летело, бежала вечность за вечностью.А я всё никак не могла сообразить, пора уже было прийти бабам или ещё нет. Ой,почём знать, успела ли кровь Велеты как следует свернуться в младенца, успелали войти в младенца душа…

Скрипнула дверь, я возрадовалась – пришли! – но нет,лишь мелькнул красно-бурый рукав, а на полу остались ножницы, прялка и боеваястрела. Хоть один завет соблюсти, и то ладно.

Женщина всегда рожает легко и не мучается, если рядомласковая мать и супруг, с любовью ждущий дитя. Мать Велеты убили, надругавшись,датчане, муж бродил далеко. Велета изо всех сил старалась держаться, но силбыло немного. Я придерживала и гладила её разведённые колени. Мне казалось, онатужилась всё слабей.

– Замучила я тебя… не сердись уж… – сказалаВелета, когда выдалась малая передышка.

Она смотрела на меня и словно бы мимо, сквозь пелену. И врядли сама понимала, что говорит по-галатски. Корелинка вытерла ей заплаканноелицо. Волосы лезли мне в глаза, я хотела сдуть их, они примокли и не сдувались,я убрала их локтем.

– Бренн! Бренн!.. – вдруг отчаянно закричала Велетаи напряглась, упираясь в лавку затылком. Я бы не удивилась, если бы воеводавправду влетел, отшвырнул меня в сторону и сам сделал всё куда лучше, чем уменя могло получиться. Вот уж кто, заслышав голос сестры, не побоялся бы нисвоих гейсов, ни мести самых злых сил… Я успела задуматься, хорошо было бы илиплохо, если бы все люди стали как воевода…

Я увидела появившуюся головку, и спустя немного времени мнена руки выскользнул живой и мокрый мальчишка.

– Звала, что ли, вот и пришёл, – проворчала я,торопливо, трясущимися руками очищая круглое личико. Я не знаю, расслышала лименя Велета. Скорее всего нет. Но вот мальчишка вобрал в себя воздух изакричал, обиженный моим слишком ретивым шлепком, в самый первый раз позвалмать на подмогу. И у Велеты хватило сил протянуть руки навстречу:

– Дай… дай!

И прижала к себе дитя, ещё связанное с нею трепещущейпуповиной. Выждав, я перетянула пуповину крепкими нитками, взяла стрелу, боевойнож – и перерезала. Воином будет. У малыша было красное родимое пятнышко направой щеке, возле скулы. Это оттого, что Велета схватила себя за щёки наберегу. Вырастет парень и станет выше отца, и пятно его не испортит. Емускажут, откуда оно, пусть гордится. Не врут старики, братья матери когда-тосчитались ближе отца.

Я наклонилась устроить обоих удобнее… и вдруг услышалаглухой лязг, похожий на лязг меча, и знакомый, низкий мужской смех, яростный исчастливый!.. И мороз прошёл по спине! Шум битвы и смех неслись издалека, изстрашного далека. И в то же время звучали явственно рядом. Наитие подсказало:того расстояния не измеряют ни в стрелищах, ни даже в морских переходах. И неслухом я всё это услышала, я одна из троих.

Рождение, как и смерть, пробивает брешь в невидимой грани… иона не сразу затягивается, как ряска после того, как в воду бросили камень… Ещёчуть, и я разглядела бы Славомира – прозрачную, тающую в воздухе тень, а был быодин мой глаз мёртвым, ещё лучше оба, как у старого Хагена, – разгляделабы точно. Он был здесь, Славомир. И рубился, смеясь, рубился верным мечом со злобнымитварями, слетевшимися, точно жадные мухи, на тёплую кровь, на осквернённостьВелеты и пуще того мою… Кто они были? Души датчан?.. Славомир не отступит, недаст им приблизиться, отобрать едва рождённую жизнь. Ничего плохого не будет сВелетой и её маленьким сыном. И со мной, потому что он любит меня. Я расскажуВелете, как только она немного окрепнет, сейчас нельзя – испугаю…

Между тем Велета вдруг снова беспокойно заёрзала, потянуласьрукой к животу. Корелинка поспешила перенять у неё дитя. Новый вскрик иотчаянный, мучительный труд…

– А вот и Славомир, – сказала я, приветствуявторого животворящим шлепком. И это было пророчество. Глухой лязг у краясознания стал ясней, я могла бы поклясться, что слышала победный, торжествующийклич… И всё стихло.

Кто поручится, что Матери Рожаницы не послали дух Славомирасразу назад, не вдунули его в новорождённого сыночка Велеты?..

Выходя из бани на волю, я чуть не столкнулась в дверях сженой Третьяка, бегом бежавшей навстречу. Я размягчённо подумала, что она и впрямьторопилась, я зря её обижала. Сколько минуло времени, сообразить я по-прежнемуне могла. Оказывается, сгущалась уже темнота. Солнце только что село, и небесаостывали, теряя закатный румянец, вновь утопая в синих, звёздных потёмках. Ночьоткрывала бесчисленные глаза, чтобы смотреть вниз до рассвета. Я прислонилась кстене, жадно вбирая холодный и сырой ветер, дувший с моря. Я пила и смаковалаего, как родниковую воду. Я могла бы стоять так до бесконечности. Я слышала,как внутри, за моей спиной, жена Третьяка ахала и ворковала над малышами, аВелета сонно ей отвечала. Я немного послушала их и так же неповоротливо, сонноподумала, что никакой порчи теперь можно не опасаться, кто бы ни пожелал еёнапустить…

– Иди умойся, – сказал кто-то голосом Блуда. Я открылаглаза и увидела побратима. У него был обнажённый меч в правой руке. Сперва ярешила, он гнал им нерасторопную женщину, веля поспешать. Потом догадалась:нет, это он ходил вокруг бани с боевым железом, как ходят ещё вокруг свадебногопокоя, не позволяя приблизиться недобрым теням. Еле ворочая языком, явыговорила:

– Сходи… скажи воеводе, сынки… двое…

Блуд ответил:

– Он знает. Он здесь только что был.

Не будь я так измотана, я бы засмеялась. Значит, действительномог вбежать на помощь сестре, что ж не вбежал? Неужто поверил – совладаю?..Неверной рукой я взяла меч Блуда за лезвие: